Художественный мир современного искусства невозможно представить без имени Ольги Тобрелутс. В своих творениях она возрождает классические идеалы, поддерживая эстетику неоакадемизма Тимура Новикова. Первая в стране освоившая технику компьютерной графики, она создает уникальные произведения, которые хранятся в лучших музеях мира. Для нее нет запретных форм и материалов, на ее полотнах уживаются компьютерные технологии и ренессансные техники. Работы Ольги Тобрелутс «выстреливают»: их обсуждают, запрещают, ими восхищаются, но никто не остается равнодушным.

– Вы признались, что уже в 13 лет твердо решили стать художником, почему не пошли сразу в художественное училище, а поступили в архитектурное?

– Я жила в деревне на окраине Петербурга, это был своеобразный питерский Гарлем. Там было четыре достопримечательности: метро, река, церковь и кладбище. Выросшим в этой местности очень сложно выбирать учебное заведение: последняя станция метро, пустые вагоны – возвращаться домой поздно вечером очень опасно. Я пошла в архитектурный техникум, потому что, во-первых, он был недалеко от дома, а во-вторых, в архитектурном очень большое внимание уделяется рисунку. Архитектура – основа всех искусств, она структурирует сознание. Художник не просто формирует живописную оболочку, он сначала конструирует образ, создает композицию. В архитектурном преподавание рисунка сохранилось в неизменном классическом виде, а в институте или академии профессоры учат под себя, под свой стиль. И лучшие художники на сегодняшний день получили архитектурное образование. Я сделала выбор в пользу техникума в надежде, что потом пойду в художественную академию. И надо сказать, что два года я ходила на курсы в Академию художеств.

– В детстве отец вас отругал за то, что вы пририсовали лапки утенку на открытке и сказали, что это ваш рисунок. Как это отразилось на вашем творчестве, ведь некоторые ваши работы – модификация других творений?

– Это был первый и единственный раз, когда меня отругал отец. Я взяла открытку и перерисовала ее на листочек с помощью окна. Когда папа пришел, я ему показала и сказала, что это я сама нарисовала. Он был возмущен, ему казалось, что это кощунственно – взять чужое изображение и его изменить. Он требовал от меня признания, что я это не сама нарисовала, а перерисовала открытку, то есть занялась плагиатом. Надо сказать, что у меня есть несколько серий, где я изменяла произведения мастеров Возрождения. Я думаю, что эта практика пошла именно от папы: своей реакцией он побудил меня изменять классические произведения.

– В литературе мы можем четко выделить направление «женская проза/поэзия», обозначить его тематику, назвать авторов. В живописи можно выделить «женскую» школу со своим взглядом и мироощущением? Кого из художников вы бы причислили к этому направлению?

– У меня есть работы, где я писала о том, что женское сознание отличается от мужского, и поэтому у женщин так много шансов сделать какие-то изменения в живописи и в искусстве вообще. Сейчас все больше и больше женщин приходит в искусство. Но, к сожалению или к радости, все основываются на традиции, которую развили и привнесли в художественную школу мужчины. Конечно, мне возразят и скажут, что великолепные идеи – бесполые и не имеют мужского или женского начала. Я с этим согласна, но путь к созданию шедевра может быть разным.Я как раз призываю всех женщин использовать свое особенное женское мышление, чтобы получать интересный результат в живописи. Идеал женщины, которая использовала свое женское видение и создала шедевры, – это Наталья Гончарова. Ее творения, конечно, напоминают работы художников-мужчин, но они особенные. И этим они прекрасны. Еще можно выделить Зинаиду Серебрякову, Сару Лукас, Синди Шерман, работы которых отражают женское видение мира

.– Вы начали свой творческий путь в конце 80-х – начале 90-х, с экономической стороны – трудные для страны годы, но для создания работ художнику нужен и «хлеб насущный», а одной живописью не проживешь. Какие еще источники дохода найти художнику?

– Я создавала различные рисунки тушью, акварелью, которые умудрялась продавать. В начале 90-х появились фонды, которые давали гранты. Я подала заявку в Фонд Сороса и получила грант. В это время родители остались без работы, в поселке было нечего есть, и на этот грант я купила корову. В трудные годы моя семья была спасена, потому что продавала молоко. Когда нужно было отчитаться за грант, я сделала мифологическую историю про Ио. Я никогда не делала заказные работы, не умею работать на заказ. Идеи приходят в виде образа, и я его реализую. Видеть образы по заказу не могу.

– В 90-е художники объединялись в направления, группы. Сейчас сохранилась эта тенденция или все ушли в свободное плавание?

– Художник не может жить автономно, ему нужны собеседники, единомышленники, люди, которые думают и чувствуют как он. Мне очень повезло, что моими друзьями были такие художники, как Тимур Новиков, Виктор Тузов, Георгий Гурьянов. В своем творчестве они стремятся к идеалу, отбрасывая постмодернистские тенденции. Все мы являемся единомышленниками, любящими прекрасное и стремящимися к возвышенному идеалу.

– В юности, когда вы находились в поисках своего стиля, вы занимались духовными практиками. Откуда сейчас черпаете вдохновение?

– Я была внутренне закомплексованным человеком, никак не могла избавиться от постоянной рефлексии. Например, если кто-то меня обидел, оскорбил, я несколько дней и ночей думала только об этом: как можно было ответить или поступить по-другому. И эти внутренние мысли мне мешали, я стеснялась, краснела, была очень робкой. Но однажды встретила в пышечной молодого человека, который, подойдя ко мне, сказал: «Тебе нужно почитать эту книгу», – и подарил ее. Это была книга Шри Ауробиндо про медитативные практики. Он совершенно удивительно объяснял, что человек может добиться всего, если избавится от мысли внутри себя. Когда в голове наступит полная тишина, он сможет создавать картины и писать книги, и это все будет приходить к нему очень легко и свободно. Его речь станет раскрепощенной, он не будет зажиматься, он сможет добиться чего угодно. И у него есть поэтапные практики, это очень простые упражнения, как зарядка – сначала пытаешься 10 минут не думать, потом дольше. И эти практики действительно очень помогли, с тех пор я не думаю, и сейчас все очень просто получается.Я черпаю вдохновение в людях, мне нравится детально их рассматривать и изучать. Но вот последнее вдохновение я испытала, когда мой муж вез меня на крымскую дачу, а я лежала на заднем сидении автомобиля и все время смотрела на небо. Так родилась целая серия «Ландшафты небес». Небо постоянно с нами: мы учимся в школе – у нас есть небо, мы сидим в тюрьме – мы видим небо, мы лежим в больнице – мы смотрим на небо, мы переезжаем из одной точки в другую по небу. Стоит только отвести взгляд, и мы уже видим небо. А чтобы увидеть пейзажи, нам приходится очень далеко уезжать. Вообще настоящие нетронутые ландшафты остались только на картинах старых мастеров. Когда ты смотришь на эти работы, ты путешествуешь по небу.

– В Германию вы уехали снимать кино, а стали учиться компьютерной графике, как так получилось?

– Сначала я снимала фильм на пленку 16 мм. Я рисовала декорации, создавала боди-арт на телах актеров. Но когда проявили пленку, то оказалось, что это не то. Мне хотелось, чтобы человек полностью растворился в природе и был своеобразной матрицей. Я тогда еще не знала о существовании фрактальной геометрии, но подсознательно хотела создать именно фрактал. Поэтому пыталась, искала нужную аппаратуру, поехала в Москву к Константину Эрнсту. Он сказал, что нужно ехать в Германию, и я отправилась туда в студию «Бабельсберг». Студия предложила дать всю технику, но ко мне подошел профессор из комиссии и сказал: «Тебе не нужно делать кино, приходи к нам в институт и познакомься с компьютерами». Это был профессор Ульрих Вайнберг. Я пришла в институт Art+Com и поняла, что это именно то, чем я хочу заниматься. Остановила свой выбор на изучении компьютерной графики и стала первым отечественным художником, создающим свои работы на компьютере. Мне приходилось отвозить файлы в Германию, печатать пленки, это был долгий кропотливый процесс, но до сих пор результат меня радует.

– Направление «неоакадемизм» появилось в России, как оно повлияло на западное искусство?

– Неоакадемизм изменил искусство Запада, он родился в Петербурге, в голове у художника Тимура Новикова. Это было уникально, на Западе уже все давно погрязли в постмодернизме, перестали поддерживать европейскую традицию, и поэтому в Брюсселе была проведена конференция, где профессоры мировых музеев исследовали, что такое неоакадемизм. До сих пор это направление является единственным явлением, рожденным в России и выплеснувшимся на Запад. Работы неоакадемистов появились в музеях, а если происходит выставка в музее, это значит, что произведения признаны частью истории искусства. На выставку приходят другие художники, впитывают философию, начинают вносить ее в свое творчество.

– В работе вы используете различные материалы: масло, компьютерные технологии и т.д. Каким отдаете предпочтение?

– Любой материал диктуется идеей. Если ты видишь картинку, которую хочешь реализовать, то для достижения большего эффекта ты выбираешь тот или иной материал. Иногда необходимо движение, и тогда ты делаешь видео. Иногда нужна форма – тогда это скульптура. Иногда нужна многослойная текстура – тогда это масло. Результат идет от идеи.

– Некоторые критики не одобряют ваши творения, запрещают выставки, не пропускают работы на таможне. Как вы к этому относитесь?

– У меня есть работа «Американский солдат в Ираке». Таможня не пустила ее и спросила, почему я изобразила в таком виде американского солдата. А я взяла скульптуру с головой Муссолини, где обнаженный спортсмен стоит с полотенцем, которое перекрасила в американский флаг. Таможенники не понимали, почему американский солдат так выглядит. В Италии выставку запретили, потому что в России вступил в силу закон о гей-пропаганде, и консульство побоялось поддержать выставку, поскольку у меня в работах много обнаженных мужчин. Странно было бы, если у меня было много обнаженных женщин. Я же женщина, это естественно, что я рисую мужчин. Это смешно, что меня, женщину, обвинили в гей-пропаганде. Вообще, если произведение сильное, оно должно вызывать мощное эмоциональное потрясение, должно «выстреливать». Нет смысла создавать картины, если зрители и критики остаются безучастны и холодны.

– Как вы оцениваете рынок современного искусства? Кто из современных художников создает шедевры?

– Мы с Андреем Хлобстиным организовали выставку, где собрали всех художников, которых на сегодняшний день можно назвать звездами современного искусства. Они самые сильные и талантливые. Выставка «Строгость и красота» включает работы 21 художника. Есть очень молодые, которые показали невероятный старт, и есть заслуженные, но у каждого из них великое настоящее и, конечно, великое будущее.

– В нашем городе очень развит стрит-арт. Знакомы ли с творчеством Тимофея Ради? Его часто сравнивают с английским Бэнкси.

– Да, хорошо знакома. Было бы круто, если бы Бэнкси сравнивали с Тимофеем Радей. Но вообще сравнения – это плохо: когда мы сравниваем художника с кем-то, тем самым мы ставим его в цепочку. Тимофей Радя совершенно самостоятельный художник и делает совершенно самостоятельные вещи. Но наше сознание устроено так, что мы ставим художника не первым, а в цепочку за кем-то, известным нам на Западе. Пока мы не избавимся от этого, у нас искусство будет всегда вторичным.Стрит-арт начал развиваться не просто так, а потому что почти уничтожено искусство шрифта. Появились компьютеры – шрифтовики исчезли. Раньше для каждой вывески и афиши художник разрабатывал свой шрифт. В работах футуристов есть интересные эксперименты со шрифтами – у Лисицкого, Родченко. А сегодня шрифты «провисли»: все используют одно-два начертания из компьютера. Но живое тело шрифта не могло никуда исчезнуть, и оно вылилось в стрит-арт. В этом направлении редко бывают картинки – там чаще шрифт, это шрифтовое искусство, которое выплеснулось в народ, и художники пошли писать на стенах. Оно существует и является модной тенденцией; замечательно, если оно переползет на холст, если останется в виде фрески – тоже хорошо, потому что на сегодняшний день искусство фрески тоже утеряно. Искусство – это живое тело, его нельзя отсечь или забыть, оно обязательно прорастает в совершенно в неожиданных формах, как, например, стрит-арт.

– Какой посыл у этой выставки?

– Это уникальная выставка, я рада, что наш огромный труд увенчался успехом и мы представили работы лучших современных художников в Екатеринбурге. «Строгость и красота» – лозунг будущих поколений.

– Как вы отбирали свои работы для этой выставки, ведь она групповая, хочется показать все самое достойное?– Мои работы как художника отбирал куратор выставки – Андрей Хлобыстин. Я ему доверяю, потому что он 25 лет занимается идеологией «новой академии», являлся ближайшим другом Тимура Новикова, это уникальный человек – он настоящий современный художник, искусствовед и мой друг.

– Многие считают вас гениальной женщиной. А вы как думаете? Ведь ваши работы хранятся во многих мировых музеях и частных коллекциях, вы по праву считаетесь пионером отечественного медиа-арта.

– Женщина гениальной быть не может. И это большое счастье, потому что женщина всегда может родить ребенка. А мужчина идет в гениальности до конца.

– Ваша любимая тема в творчестве?

– Конечно же, мужчины. Обнаженный мужчина – это уникальная математическая задача. У него все пропорции подчиняются принципу золотого сечения. И если женщина – это всегда округлости, то мужчина – это всегда математика. Рисовать обнаженное мужское тело для меня настоящее удовольствие.

– Ваш сын занимается творчеством? Что его увлекает?

– Мой сын хочет быть не похожим на нас с мужем, он выбрал другую стезю в жизни – он хочет стать государственным чиновником. Он абсолютно свободен в своем пути.

– Что для вас женское счастье?

– Абсолютная свобода, а достигнуть ее женщина может только тогда, когда выйдет замуж.